Собсна, рассказ ( 
стыдно называть это рассказом) этот писался в Незримый, но поскольку он вполне себе ориджинал, пусть и здесь полежит.
Невысокий, согнутый временем старик каждый день подходит к столу. Он садится и достает из длинного деревянного пенала карандаш, пододвигает к себе лист бумаги и пишет. Лист этот - страница из старой газеты. Старик по имени Джон пишет между строк.
***
"Дорогая Мэри,
Наверное, я становлюсь сентиментален, раз теперь я тебе пишу. Но видимся мы теперь только на секунду, когда я выключаю свет.
На днях я переехал в Барроу, крохотный городок на Аляске близ Северного полюса. Странно, наверное, теперь отмерять расстояние так, но до полярного круга здесь ближе, чем до любого из городов. Гарри говорит, что тут проще чувствовать себя человеком - холод очищает мысли. Гарри - мой сосед; хотя как можно назвать соседом кого-то, кому в гости не дойдешь без машины.
Я приехал и теперь хожу по этому вечному снегу в местную школу - единственную и, честно говоря, совсем крошечную. Преподаю, как ты знаешь, литературу. Дети здесь такие же, как и везде - вечные ершики у хулиганов, косы у девочек, внимание пропорционально тому, что ты им скажешь. Младшие классы всегда похожи между собой. Возможно, стоит попросить взять и старшие классы тоже. Ты, я думаю, оценишь это, ты любишь решительность. Но пока я не могу запомнить даже имен. Кажется, самого смышленого зовут Фрэнк. Он сегодня сдал своё сочинение раньше всех.
На первом уроке я застал их, делающих из бумаги журавликов. Они вычитали в какой-то книжке историю той девочки из Японии и решили сделать гирлянды из птиц, чтобы отправить их к памятнику. Не такая уж и плохая идея, мне кажется. Пообещал им, что помогу уладить вопрос с доставкой, хотя даже не представляю, кто сможет мне помочь.
Здесь всё белое, представляешь? Крыши, земля, деревья. Пожалуй, это к лучшему.
Твой,
Джон"
"...Сегодня дети спрашивали меня о моем детстве. Мы читали "Маленького принца" и кто-то - уж никак не запомню их имена - спросил меня, в какие игры я играл, когда был маленьким. Очень трудно описать, что такое весенняя степь детям, которые живут в снегах. Я сравнил песок, в который мы зарывали наши сокровища с пылью от карандаша. Дожили мы с тобой, Мэри, пыль от карандаша! Помню, ты тогда зарыла свою книжку и забыла, где. Я перерыл весь песок Оклахомы и нашел её! И твоя мама долго называла меня пустынным чудовищем, так я испачкался. И воздушные змеи, которые ты вырезала из купленной для школы бумаги. Пожалуй, я покажу детям как запускают змея, если они никогда не пробовали..."
"Дорогая Мэри,
Когда-то давно я говорил тебе, что шарфы зимой нужны для того, чтобы четче видеть мир, не так ли? Когда тебе не холодно, ты можешь сосредоточиться на людях вокруг и представлять, что их очертания - это очертания всей их жизни. Здесь я чаще вижу себя, чем других. И чаще гашу свет, чтобы на секунду видеть тебя..."
"..Здесь все про всех знают или хотя бы думают, что знают. Дети уверены, что мы с Гарри друзья, но ты-то знаешь, что это не так? Мы с Гарри встречаемся только по дороге. Он с работы, я на работу. Иногда он чинит мою машину и говорит, что к таким моделям уже не делают запасных деталей. Это верно. Ты помнишь, наверное, а вот я уже и не найду, в каком году отец вручил мне ключи от неё. Я был молод и поступал, как обалдуй. Не выделялся. Я катал тебя по ночам, а ты называла меня лихачом. Видела бы ты, с какой скоростью сейчас гоняют молодые. Когда я уезжал из Оклахомы, там собирались прокладывать новое скоростное шоссе.
А дети снова вспомнили о журавликах. Я делаю птиц вместе с ними, но получается из рук вон плохо. Фрэнк, тот смышленый парень, хочет украсить ими класс к Рождеству, а уж потом отослать в Японию. Он занимается со мной дополнительно и много пишет. Неотесанно, но для мальчишки его возраста это даже чудесно. Мечтает когда-нибудь купить свою собственную нефтяную баржу.
Благодаря ему мне почти всегда есть, о чем тебе рассказать.
На днях спрошу у Гарри, как можно переправить в Японию пару ящиков оригами.
Твой,
Джон"
"...Я часто пишу тебе. Я пишу тебе в те часы, когда не веду уроки и не проверяю тетради. Это становится моей привычкой, и я, наверное, кажусь тебе странным. Ты наслушалась новостей на годы и годы вперед, когда я, сделавшись вдруг бизнесменом, скупал газеты и утром читал чуть ли не полсотни страниц вслух. Мы только поженились, и ты слушала эти тонны информации в первой половине дня, а мои Наполеоновские планы - во второй.
Читая вместе с детьми какие-то книжки, я думаю, что, наверное, у нас была обыкновенная жизнь, с дорогой, этой пыльной дорогой у дома, песнями из захлебывающегося хрипами радио. Но не всем же спасать мир, верно? Надо кому-то сидеть и читать об этом из газет.
Почему мы не ездили с тобой на море? Здесь, в Барроу, вода окружает добрую половину города, и она прекрасна. Я хожу с детьми и смотрю, как те пускают с пирса кораблики. Они проплывают всего ничего, но каждый раз хочется верить, что вот это уплывет..."
"Дорогая Мэри,
Я пишу тебе, наверное, в последний раз отсюда. В моём доме скопилось так много исписанный листков. Я не знал, куда их отправлять. Твоего адреса я не найду и пытаться не стану.
Последние несколько дней мы с детьми собирали журавликов в ящики. Я старомоден в их глазах потому, что вожу все в ящиках, а не отсылаю по почте. Гарри, мой сосед, договорился с каким-то капитаном корабля. Он зайдет в наш порт и заберет ящики, да и меня заодно. Мне кажется, что это очень важно - доставить этот груз лично, оставить его. Мне кажется, японским детям я смогу ещё что-то рассказать о Сент-Экзюпери и Одене, а там - чем черт не шутит, - может и вправду возьмусь преподавать в старших классах. Все-таки не зря журавлики для той девочки стали символом надежды, верно?
Но Гарри сказал, что в багаж не поместятся все письма, что я написал тебе за это время. Он подумал, что я пишу мемуары или какую-то книгу, предложил оставить их у него. Я, конечно, отказался. Пора мне перестать смотреть перед собой, когда гаснет последняя лампа. Наверное, действительно лучше поехать в Японию.
Дом, который я купил здесь, пусть так и остается, он будет старым и пыльным. И когда я покину его, мы с тобой пойдем. Я прямо, а ты куда-то за горизонт.
Твой,
Джон"
***
Старик по имени Джон откладывает в сторону карандаш и сдувает с листка грифельную пыль. В доме становится холодно, но вместо того, чтобы включить отопление, Джон одевается потеплей и возвращается в комнату. В комнате он взглядом выхватил стопки бумажных птиц, в темноте черных, но Джон знал, что на самом деле бумага почти везде белая.
Джон собирается в порт, где вот-вот должен причалить пароход. Гарри, сосед Джона уверял, что пароход этот довезет его со всем багажом прямиком в другое полушарие, до самой Японии. Но прежде...
Прежде старик Джон спускается к воде сам. Он не считал, набралась ли среди его писем тысяча, но, наверное, набралась. Джон свернул последнее, на газетном обрывке письмо и первым опустил его на воду. Тонкая газетная бумага мокнет, и журавлик не успел отплыть от берега и на пару шагов. Остальные письма он свернул заранее. На корабль письмам мертвым людям ходу нет.
Джон выпустил на воду всех бумажных птиц и долго смотрел на бумажную стаю, относимую ветром куда-то вперед. Он бы желал, чтобы хоть одному из его посланников удалось вернуться с ответом. Но не желает.
***
Пароход пришел, но суетливый крикливый капитан, не найдя старика Джона, отплыл, так и не забрав ни единого пассажира.
С тех пор, говорят, в маленьком городе Барроу, что близ Северного полюса, появилась статуя, до того покрытая колким инеем, что не разобрать лица. Когда кто-то захочет рассказать где она находится, этот кто-то укажет на единственный городской порт, но точнее - не сможет. Потому что статуя эта всегда оказывается точно там, где должна причалить баржа, или катер или просто рыбачья лодка.
Хотя, конечно, кому придет в голову рыбачить в таком месте?
Принято говорить, что жизнь - она и есть жизнь, одна-единственная. Но иногда так случается, что вместо одной жизни их становится две. А потом снова одна.
И каждому предоставляется выбрать, что заставляет статую согнутого некоего старика по имени Джон оживать - ждет ли он того упущенного парохода, чтобы отвезти ящиков с детскими журавликами прямиком к памятнику или пробирается к освещенным кораблям, чтобы на рассвете, в ту секунду, когда гаснут фонари, ещё раз увидеть некую Мэри, получившую его письмо? Ту самую Мэри, которую не смог покинуть в городке Барроу, близ самого Северного полюса.
стыдно называть это рассказом) этот писался в Незримый, но поскольку он вполне себе ориджинал, пусть и здесь полежит.Невысокий, согнутый временем старик каждый день подходит к столу. Он садится и достает из длинного деревянного пенала карандаш, пододвигает к себе лист бумаги и пишет. Лист этот - страница из старой газеты. Старик по имени Джон пишет между строк.
***
"Дорогая Мэри,
Наверное, я становлюсь сентиментален, раз теперь я тебе пишу. Но видимся мы теперь только на секунду, когда я выключаю свет.
На днях я переехал в Барроу, крохотный городок на Аляске близ Северного полюса. Странно, наверное, теперь отмерять расстояние так, но до полярного круга здесь ближе, чем до любого из городов. Гарри говорит, что тут проще чувствовать себя человеком - холод очищает мысли. Гарри - мой сосед; хотя как можно назвать соседом кого-то, кому в гости не дойдешь без машины.
Я приехал и теперь хожу по этому вечному снегу в местную школу - единственную и, честно говоря, совсем крошечную. Преподаю, как ты знаешь, литературу. Дети здесь такие же, как и везде - вечные ершики у хулиганов, косы у девочек, внимание пропорционально тому, что ты им скажешь. Младшие классы всегда похожи между собой. Возможно, стоит попросить взять и старшие классы тоже. Ты, я думаю, оценишь это, ты любишь решительность. Но пока я не могу запомнить даже имен. Кажется, самого смышленого зовут Фрэнк. Он сегодня сдал своё сочинение раньше всех.
На первом уроке я застал их, делающих из бумаги журавликов. Они вычитали в какой-то книжке историю той девочки из Японии и решили сделать гирлянды из птиц, чтобы отправить их к памятнику. Не такая уж и плохая идея, мне кажется. Пообещал им, что помогу уладить вопрос с доставкой, хотя даже не представляю, кто сможет мне помочь.
Здесь всё белое, представляешь? Крыши, земля, деревья. Пожалуй, это к лучшему.
Твой,
Джон"
"...Сегодня дети спрашивали меня о моем детстве. Мы читали "Маленького принца" и кто-то - уж никак не запомню их имена - спросил меня, в какие игры я играл, когда был маленьким. Очень трудно описать, что такое весенняя степь детям, которые живут в снегах. Я сравнил песок, в который мы зарывали наши сокровища с пылью от карандаша. Дожили мы с тобой, Мэри, пыль от карандаша! Помню, ты тогда зарыла свою книжку и забыла, где. Я перерыл весь песок Оклахомы и нашел её! И твоя мама долго называла меня пустынным чудовищем, так я испачкался. И воздушные змеи, которые ты вырезала из купленной для школы бумаги. Пожалуй, я покажу детям как запускают змея, если они никогда не пробовали..."
"Дорогая Мэри,
Когда-то давно я говорил тебе, что шарфы зимой нужны для того, чтобы четче видеть мир, не так ли? Когда тебе не холодно, ты можешь сосредоточиться на людях вокруг и представлять, что их очертания - это очертания всей их жизни. Здесь я чаще вижу себя, чем других. И чаще гашу свет, чтобы на секунду видеть тебя..."
"..Здесь все про всех знают или хотя бы думают, что знают. Дети уверены, что мы с Гарри друзья, но ты-то знаешь, что это не так? Мы с Гарри встречаемся только по дороге. Он с работы, я на работу. Иногда он чинит мою машину и говорит, что к таким моделям уже не делают запасных деталей. Это верно. Ты помнишь, наверное, а вот я уже и не найду, в каком году отец вручил мне ключи от неё. Я был молод и поступал, как обалдуй. Не выделялся. Я катал тебя по ночам, а ты называла меня лихачом. Видела бы ты, с какой скоростью сейчас гоняют молодые. Когда я уезжал из Оклахомы, там собирались прокладывать новое скоростное шоссе.
А дети снова вспомнили о журавликах. Я делаю птиц вместе с ними, но получается из рук вон плохо. Фрэнк, тот смышленый парень, хочет украсить ими класс к Рождеству, а уж потом отослать в Японию. Он занимается со мной дополнительно и много пишет. Неотесанно, но для мальчишки его возраста это даже чудесно. Мечтает когда-нибудь купить свою собственную нефтяную баржу.
Благодаря ему мне почти всегда есть, о чем тебе рассказать.
На днях спрошу у Гарри, как можно переправить в Японию пару ящиков оригами.
Твой,
Джон"
"...Я часто пишу тебе. Я пишу тебе в те часы, когда не веду уроки и не проверяю тетради. Это становится моей привычкой, и я, наверное, кажусь тебе странным. Ты наслушалась новостей на годы и годы вперед, когда я, сделавшись вдруг бизнесменом, скупал газеты и утром читал чуть ли не полсотни страниц вслух. Мы только поженились, и ты слушала эти тонны информации в первой половине дня, а мои Наполеоновские планы - во второй.
Читая вместе с детьми какие-то книжки, я думаю, что, наверное, у нас была обыкновенная жизнь, с дорогой, этой пыльной дорогой у дома, песнями из захлебывающегося хрипами радио. Но не всем же спасать мир, верно? Надо кому-то сидеть и читать об этом из газет.
Почему мы не ездили с тобой на море? Здесь, в Барроу, вода окружает добрую половину города, и она прекрасна. Я хожу с детьми и смотрю, как те пускают с пирса кораблики. Они проплывают всего ничего, но каждый раз хочется верить, что вот это уплывет..."
"Дорогая Мэри,
Я пишу тебе, наверное, в последний раз отсюда. В моём доме скопилось так много исписанный листков. Я не знал, куда их отправлять. Твоего адреса я не найду и пытаться не стану.
Последние несколько дней мы с детьми собирали журавликов в ящики. Я старомоден в их глазах потому, что вожу все в ящиках, а не отсылаю по почте. Гарри, мой сосед, договорился с каким-то капитаном корабля. Он зайдет в наш порт и заберет ящики, да и меня заодно. Мне кажется, что это очень важно - доставить этот груз лично, оставить его. Мне кажется, японским детям я смогу ещё что-то рассказать о Сент-Экзюпери и Одене, а там - чем черт не шутит, - может и вправду возьмусь преподавать в старших классах. Все-таки не зря журавлики для той девочки стали символом надежды, верно?
Но Гарри сказал, что в багаж не поместятся все письма, что я написал тебе за это время. Он подумал, что я пишу мемуары или какую-то книгу, предложил оставить их у него. Я, конечно, отказался. Пора мне перестать смотреть перед собой, когда гаснет последняя лампа. Наверное, действительно лучше поехать в Японию.
Дом, который я купил здесь, пусть так и остается, он будет старым и пыльным. И когда я покину его, мы с тобой пойдем. Я прямо, а ты куда-то за горизонт.
Твой,
Джон"
***
Старик по имени Джон откладывает в сторону карандаш и сдувает с листка грифельную пыль. В доме становится холодно, но вместо того, чтобы включить отопление, Джон одевается потеплей и возвращается в комнату. В комнате он взглядом выхватил стопки бумажных птиц, в темноте черных, но Джон знал, что на самом деле бумага почти везде белая.
Джон собирается в порт, где вот-вот должен причалить пароход. Гарри, сосед Джона уверял, что пароход этот довезет его со всем багажом прямиком в другое полушарие, до самой Японии. Но прежде...
Прежде старик Джон спускается к воде сам. Он не считал, набралась ли среди его писем тысяча, но, наверное, набралась. Джон свернул последнее, на газетном обрывке письмо и первым опустил его на воду. Тонкая газетная бумага мокнет, и журавлик не успел отплыть от берега и на пару шагов. Остальные письма он свернул заранее. На корабль письмам мертвым людям ходу нет.
Джон выпустил на воду всех бумажных птиц и долго смотрел на бумажную стаю, относимую ветром куда-то вперед. Он бы желал, чтобы хоть одному из его посланников удалось вернуться с ответом. Но не желает.
***
Пароход пришел, но суетливый крикливый капитан, не найдя старика Джона, отплыл, так и не забрав ни единого пассажира.
С тех пор, говорят, в маленьком городе Барроу, что близ Северного полюса, появилась статуя, до того покрытая колким инеем, что не разобрать лица. Когда кто-то захочет рассказать где она находится, этот кто-то укажет на единственный городской порт, но точнее - не сможет. Потому что статуя эта всегда оказывается точно там, где должна причалить баржа, или катер или просто рыбачья лодка.
Хотя, конечно, кому придет в голову рыбачить в таком месте?
Принято говорить, что жизнь - она и есть жизнь, одна-единственная. Но иногда так случается, что вместо одной жизни их становится две. А потом снова одна.
И каждому предоставляется выбрать, что заставляет статую согнутого некоего старика по имени Джон оживать - ждет ли он того упущенного парохода, чтобы отвезти ящиков с детскими журавликами прямиком к памятнику или пробирается к освещенным кораблям, чтобы на рассвете, в ту секунду, когда гаснут фонари, ещё раз увидеть некую Мэри, получившую его письмо? Ту самую Мэри, которую не смог покинуть в городке Барроу, близ самого Северного полюса.